Мама тоже следует за нами, хотя не прекращает свое пение. Напротив, она поет более пылко и громко.
Все мы шагаем в поток новичков, идущих за близнецами.
Тра притормаживает, обращаясь к нам.
— Мы возвращаемся в среднюю школу, где наши инстинкты работают лучше всего.
— Если ты хочешь изрисовать стены граффити или избить своего старого учителя математики, — говорит Тру, — то лучшей сделай это там, где даже птицы не смогут тебя увидеть.
Мы идем к главному зданию. С улицы школа выглядит обманчиво маленькой. Тем не менее, позади главного здания есть целый комплекс современных построек, связанных между собой крытыми проходами.
— Если кто-то из вас ранен, то пройдите в этот замечательный класс. — Тру открыл ближайшую дверь и заглянул в нее. Это был кабинет с висящим на стенде скелетом в натуральную величину. — Кости составят вам компанию, пока вы будете ждать врача.
— И если кто-то из вас является врачом, — сказал Тра. — То ваши пациенты ждут вас.
— Это и есть все мы? — спрашиваю я. — Единственные оставшиеся в живых?
Тру посмотрел на Тра.
— Девочкам-зомби можно разговаривать?
— Если они симпатичные и готовы устроить бои в грязи с другой девочкой-зомби.
— Чууувак. Так держать.
— Это отвратительно, — я косо смотрю на них, но тайно рада, что они не волнуются о моем возвращении из мертвых.
— Не настолько, ведь ты еще не разлагаешься, Пенрин. Просто ты только что вернулась из мертвых.
— Только пусть будет с разорванной одеждой и прочей фигней.
— И с желанием съесть соскиииии.
— Он имеет в виду мозги.
— Это именно то, что я имел в виду.
— Вы не могли бы ответить на вопрос? — Спрашивает парень в потрескавшихся очках. Судя по всему, он не в шутливом настроении.
— Конечно, — ответил Тру на полном серьезе. — Это наше место рандеву. Остальные присоединятся к нам здесь.
Мы идем в слабом солнечном свете, и парень в очках плетется позади группы.
Тра наклоняется к Тру и шепчет ему довольно громко, чтобы я услышала:
— Сколько ты поставишь на то, что этот парень первым сделает ставку на бой девочки-зомби?
Они обмениваются усмешками и многозначительно шевелят бровями.
Октябрьский ветер просачивается сквозь мою блузку, и я не могу не посмотреть на пасмурное небо, выискивая там конкретного ангела с крыльями летучей мыши и грубоватым чувством юмора. Я с силой пинаю разросшуюся траву и заставляю себя отвести взгляд.
Окно класса завешано плакатами и объявлениями о требованиях к поступающим в колледжи страны.
Другое окно открывает вид на полки со студенческими работами. Фигурки из глины, древесины и папье-маше всех цветов и стилей занимают каждый сантиметр свободного пространства на полках. Некоторые из них настолько хороши, что навевают грусть из-за осознания того, что эти дети еще долгое время не смогут заниматься искусством.
По мере продвижения через школу близнецы делают все возможное, чтобы оставаться с моей семьей. Я отступаю немного назад, думая, что будет неплохо видеть Пейдж перед собой, где я могу присматривать за ней. Ее движения скованы, словно она еще не привыкла к своим ногам. А я не привыкла видеть ее в таком состоянии, и мой взгляд то и дело останавливается на сырых стежках, покрывающих ее тело. Они делают ее похожей на куклу вуду.
— Так это твоя сестра? — Спрашивает Тру тихим голосом.
— Да.
— Та, ради кого ты рисковала своей жизнью?
— Да.
Близнецы вежливо кивают, но делают это словно на автомате. Обычно так выглядят люди, когда не хотят сказать что-то оскорбительное.
— Ваша семья лучше? — спрашиваю я.
Тру и Тра оценивающе смотрят друг на друга.
— Нет, — говорит Тру.
— Не совсем, — одновременно отвечает Тра.
Класс истории — наш новый дом. На стенах полно дат и плакатов по истории человечества. Месопотамия, великая пирамида в Гизе, Османская империя, династия Мин.
И Черная Смерть.
Мой учитель истории говорил, что Черная Смерть уничтожила от тридцати до шестидесяти процентов населения Европы. Он попросил нас представить, каково это — шестьдесят процентов твоего мира мертво. Я не могла тогда этого представить. Это было настолько нереально.
Являя собой странный контраст, все эти древние исторические плакаты затмевает картина с астронавтом на луне с голубой Землей позади. Каждый раз, когда я вижу наш бело-голубой шар в космосе, я думаю, что это, должно быть, самая прекрасная вещь во вселенной.
Но и она тоже выглядит нереальной.
Снаружи все больше грузовиков грохочет на стоянке. Я подхожу к окну, а мама начинает толкать столы и стулья в одну сторону. Я выглядываю и вижу одного из близнецов, ведущего в школу ошеломленных новичков, словно Гамельнский Крысолов .
Позади меня моя маленькая сестренка говорит: “Есть”.
Я деревенею, и различные гадости переполняют мою голову.
Я вижу отражение Пейдж в окне. В размытом потустороннем мире этого отражения она смотрит на маму, как любой другой ребенок, ждущий ужина. Но в искривленном стекле ее голова искажается, увеличивая стежки и удлиняя ее острые зубы.
Мама наклоняется и гладит волосы своего ребенка. Она начинает напевать ей навязчивую песню-извинение.
Я устроилась на койке в углу. Лежа спиной к стене, я могу видеть всю комнату при свете луны.
Моя младшая сестра лежит на койке у стены напротив меня. Пейдж выглядит крошечной под своим одеялом. Прямо над ней расположены плакаты исторических деятелей в натуральную величину: Конфуций, Флоренс Найтингейл, Ганди, Хелен Келлер, Далай-лама