— Они не супергерои, ты, идиот, — говорит Тру. — Они просто люди, которые могут летать. Их разорвет на осколки точно так же, как и кого-либо другого.
— Тогда почему здесь нет ангельских тел? — спрашивает Тра.
Мы стоим в центре развалин и смотрим в отверстие, которое раньше было подвалом.
Переломанные человеческие тела разбросаны по всему периметру развалин, но ни у одного из них нет крыльев
Поднимается ветер, бросая на нас холодные капли дождя.
— Возможно, они просто ранены или мертвы и находятся под завалами, — говорит один из парней, приехавший на другой машине. — Может такое быть?
Мы переглядываемся, не желая озвучивать свои мысли.
— Они забрали с собой некоторые тела, — наконец произносит Тру.
— Да, — говорит Тра. — Но, насколько мы знаем, они могли быть просто без сознания.
— Где-то здесь должен быть мертвый ангел, — говорит Тру, отодвигая один осколок и смотря вниз.
— Согласен. Там должно что-то быть.
Но там ничего нет.
В итоге единственное, что мы принесли обратно — это останки нескольких мертвых скорпионов, которых мы обнаружили разбросанными под каменной кладкой, и одну спасшуюся жертву — Клару.
Когда мы припарковываемся напротив школы, Сэнджай отходит с ней, чтобы, не привлекая внимания, задать несколько вопросов. Мне не нужно спрашивать, чтобы узнать, что она хочет найти своих мужа и детей. Все, кто смотрит, как она уходит, выглядят так, будто считают, что она заразная.
Когда я вхожу в наш класс истории, вонь тухлых яиц ударяет сразу же, как я открываю дверь. Подоконники заставлены коробками со старыми яйцами. Моей маме каким-то образом удалось найти тайник с ними.
Мама вышла. Я не знаю, что она делает или где находится, но это довольно нормально для нас.
Пейдж сидит на своей кроватке, опустив голову, так, что ее волосы прикрывают шов, и я могу почти не притворяться, что не замечаю его. У нее блестящие и здоровые волосы, как у любого семилетнего ребенка. Она одета в платье с цветочным рисунком, колготки и высокие розовые кроссовки, которыми болтает возле края кроватки.
— Где мама?
Пейдж мотает головой. Она больше ни слова не сказала с тех пор, как мы нашли ее.
На кресле перед ее кроваткой стоит кружка куриного супа с торчащей из нее ложкой. Похоже, что маме так и не удалось ее покормить. Когда в последний раз Пейдж ела? Я беру чашку и сажусь в кресло.
Поднимая полную ложку супа, я подношу ее к ней. Но Пейдж не открывает рта.
— Иии… паровозик заезжает в тоннель, — я по-клоунски улыбаюсь, когда пихаю ей в рот ложку, — Чу-чу! — Это срабатывало, когда она была совсем маленькой.
Она украдкой глядит на меня и пытается улыбнуться. И прекращает, когда стежки начинают изгибаться.
— Давай же, это вкусно.
Он с мясом. Я ввела правило и объявила, что, как только у нас начнутся проблемы с поиском пищи, Пейдж больше не будет вегетарианкой. Может, это удерживает ее от того, чтобы попробовать суп?
А может, и нет.
Пейдж качает головой. Она не отказывается, но и есть тоже не будет.
Я кладу ложку обратно в чашку.
— Что случилось, пока ты была у ангелов? — спрашиваю так мягко, как только могу, — Можешь об этом рассказать?
Она смотрит в пол. Слезинка искрится на ее ресницах.
Я знаю, что она способна говорить, ведь она звала меня «Рин-Рин», как тогда, когда была маленькой, и «мама» или «мамочка». И «голод». Она произнесла это несколько раз.
— Это останется между нами. Больше никто не услышит. Ты хочешь рассказать мне, что случилось?
Она медленно кивает, разглядывая свои ноги. Слеза падает ей на платье.
— Окей, мы не будем разговаривать об этом прямо сейчас. И никогда не будем об этом говорить, если ты не захочешь, — Я ставлю чашку на пол, — Но ты знаешь, что можешь есть?
Она вновь кивает. «Голод». Шепот такой тихий, что я еле слышу его. Ее губы с трудом открываются, чтобы говорить, но я успеваю заметить ее бритвенно острые зубы.
Мои внутренности сжимаются.
— Ты можешь сказать, чего ты хочешь? — Часть меня отчаянно желает узнать ответ. Но все остальное во мне в ужасе от того, что она может сказать.
Она колеблется перед тем, как вновь отрицательно качнуть головой.
Мои руки поднимаются независимо от моего желания. Я поглаживаю ее волосы, как делала это всегда. Она поднимает на меня взгляд, и ее волосы открывают швы.
Грубые, неровные стежки крест-накрест пересекают ее лицо. Швы, пролегающие от губ до ушей, перерезают его неестественной улыбкой. Красные, черные и синюшные, они так и бросаются в глаза. Они сбегают вниз по шее и под платье. Я желаю, чтобы ни один из них не проходил через ее горло так, будто ей пришили голову к телу.
Моя рука дрожит возле ее головы, почти касаясь волос, но не совсем.
Затем я опускаю ее обратно.
Я отворачиваюсь от Пейдж.
Груда одежды разбросана по раскладушке моей матери. Я роюсь в поисках джинсов и свитера. Мама не заботится о том, чтобы срывать ярлычки, но она всегда вышивает желтые звезды на нижней части штанин для защиты от бугимена. Меня это не волнует до тех пор, пока вещи сухие и не слишком воняют тухлыми яйцами.
Я переодеваю мокрую одежду.
— Собираюсь посмотреть, можно ли найти еще какую-нибудь еду для тебя. Я скоро вернусь, окей?
Пейдж кивает, вновь смотря на пол.
Я ухожу, желая, чтобы у меня был сухая куртка, в которую можно завернуть мой меч. Я, было, решаю надеть мокрую, но передумываю.